– Евгений Иванович, в вашей творческой биографии вы представлены как дирижер оперного и симфонического оркестров. Как вы реализуете свои творческие задачи в этих направлениях?
– Это, на мой взгляд, достаточно разные сферы деятельности. В симфонической музыке – дирижёр на первом месте, он должен держать в своем внимании всю драматургию – и концерта в целом, и каждого исполняемого произведения в частности.
В оперном театре, конечно, есть много других факторов, которые помогают создать атмосферу – здесь и солисты, и режиссура, и костюм, и декорация, и свет. Но, тем не менее, я убежден, что в опере главное – это, все-таки, тоже музыкальная составляющая. Я считаю, что опера – это жанр не режиссёрский, а в большей степени – музыкальный. Жанр солистов и дирижёра, который, в свою очередь, и должен весь процесс свести к единому знаменателю и явиться началом организующим, ставящим общую задачу. Первоначальная задача – сыграть все чисто, вместе, правильно, красивым звуком. А есть сверхзадача – о чём: её и решает, в первую очередь, дирижёр.
– А какие функции все-таки у режиссёра?
– В опере уже есть два режиссёра – композитор и либреттист, которые не только написали содержание отдельных сцен и всего действия, но и, самое главное, – выразили все эмоциональное содержание в музыке. И когда режиссёр-постановщик начинает делать нечто противоположное – ни к чему хорошему это не приводит. Не все режиссёры, к сожалению, хорошо знают музыку и, поэтому, живут несколько отдельно от музыкального материала. У них свои какие-то представления о том, как это должно быть, но по эмоциональному ряду, по выстроенности, по логике действий у них бывают задачи, совершенно не совпадающие с музыкой. От этого страдает весь спектакль, поскольку опера – это такой синтетический жанр, где всё должно сойтись воедино, – только тогда она производит огромное впечатление.
И практика подтвердила, что в основном на слуху дирижёрские театры, они имеют больший вес и котируются в мире гораздо выше, чем режиссёрские.
– Оперу можно слушать без картинки, без изображения, а смотреть на оперную постановку без музыки – бессмысленно.
– Да, но одна музыка – это не спектакль. Когда в спектакле всё гармонично сочетается, это производит совсем другое впечатление. Когда я ещё учился в Ленинграде, я ходил в Кировский театр, тогда там был главным дирижёром К.А. Симеонов – очень хороший дирижёр, который в основном по русской музыке специализировался. У него были некоторые спектакли, которые просто потрясали. Там всё сходилось воедино, всё работало на один замысел. В первую очередь меня поразили его «Пиковая дама» и «Царская невеста» – они оставили мощнейшее впечатление. Там всё сочеталось настолько естественно и органично: как у певцов в смысле пения и музыкального выражения, так и в смысле сценическом. И при этом все совпадало с замыслом композитора – отсюда и то огромное впечатление.
– Какое было ваше самое первое музыкальное впечатление?
– В детстве, в 9 лет, я пошел на хор мальчиков в Хоровое училище Ленинградской капеллы. Они совершенно замечательно пели, и это меня поразило. И, я думаю, это послужило толчком к тому, что я потом поступил туда учиться.
– А до этого вы занимались музыкой?
– Да, с шести или семи лет.
– Родители были музыканты?
– Нет, родители у меня совершенно не имеют никакого отношения к музыке. Но вся атмосфера в Ленинграде была такая музыкальная… Там всегда были сильные музыкальные традиции – и тогда, и теперь. Моя мама любила петь, она была музыкальный человек, и хотела, чтобы я тоже как-то к музыке приобщался, и поэтому они меня в эту сторону направили.
– Что помнится из времени обучения в капелле мальчиков?
– Вы знаете, остались хорошие впечатления. Я начал учиться позже, чем все остальные. Обычно туда поступали с первого класса, а я поступил с четвёртого или с пятого. Естественно, мне приходилось догонять. Это потребовало больших усилий, но, тем не менее, у меня самые приятные воспоминания о дружбе со многими моими товарищами. Я учился на одном курсе с Семёном Бычковым, дирижёром, с Дмитрием Смирновым, который сейчас известный композитор в Санкт-Петербурге, в том числе, и хоровой. В училище был очень высокий музыкальный уровень, мы постоянно ходили в Филармонию, куда приезжали совершенно замечательные музыканты, и были свои выдающиеся исполнители, инструменталисты и вокалисты. Самой большой личностью, которая произвела на меня неизгладимое впечатление, был, естественно, Караян, у которого я был на репетициях и на концертах.
– Была ли у вас там специализация на каком-то инструменте?
– На фортепиано. Раньше в хоровом училище была обязательная специализация на каком-то духовом инструменте, но я уже, к сожалению, не застал этого времени.
– А какие предметы были профилирующими?
– Дирижирование, пение – и в хоре, и в ансамблях, и даже отдельные занятия по вокалу, хотя и не на таком профессиональном уровне, как хотелось бы, но тем не менее… Тогда был директором Федор Михайлович Козлов, его жена Кира Изотова, очень известная певица, совершенно замечательное сопрано. Она часто выступала с хором мальчиков, где исполняла сольные партии. Надо сказать, что во время моей учебы в консерватории, в Кировском театре пели просто великие певцы, такие как Богачёва, Ковалева, Плужников и др. Должен сказать, что Плужников был совершенно замечательный тенор, у него был такой Лоэнгрин, которого вообще трудно найти.
– У вас были какие-то увлечения в то время, помимо музыки?
– Чтение, конечно. Но я и в футбол играл! А в консерватории – фехтованием занимался.
– Почему же фехтованием?
– Считалось, что это помогает дирижированию: хорошо развивает точность движения и координацию – и так далее. Поэтому очень многие занимались фехтованием. Там был сильный фехтовальный кружок.
– Кого помните из педагогов хорового училища?
– В хоровом училище у меня был прекрасный педагог Андрей Федорович Курнавин. Он сейчас уже очень пожилой человек, но до сих пор работает. Пианист и композитор. Я был у него в классе по фортепиано, и он на меня оказал очень большое влияние. У него прекрасный музыкальный вкус и хорошая пианистическая школа, он выступал как концертирующий пианист и сочинял совершенно замечательные пьесы для фортепьяно, которые издавались. Было много интересных педагогов … Очень хорошо преподавали русский язык, литературу и немецкий.
– А ведь сейчас в музыкальных училищах не очень любят этот предмет – художественную литературу. Должна ли литература быть для музыканта одним из основных предметов?
– Конечно! Помимо того, что это просто хорошо развивает, человеку нужно знать много всего, если хочешь заниматься музыкой, а тем более дирижированием. Здесь же в опере очень много сюжетных линий, в них нужно разбираться, чтобы понять замысел. Нужно много чего знать вокруг, много всего прочитать.
– Необходима музыканту и физкультура. Как относились к этому в ваше время?
– Я хорошо относился к физкультуре, с удовольствием занимался. Мы ездили даже на сборы, зимой на лыжах катались и сдавали какие-то нормативы. Я даже пытался заниматься дзюдо, но что-то не пошло. Занимался немножко тяжелой атлетикой.
– После окончания хорового училища студенты идут в разные сферы. Вы сразу выбрали симфоническое дирижирование?
– Нет. Я не решился поступать сразу на симфоническое дирижирование, поскольку оно предполагает какой-то опыт – и житейский, и профессиональный. Поэтому сначала я поступил на хоровой факультет и уже где-то со второго курса начал работать с хорами, а потом, с третьего курса, начал учиться и на симфоническом. А на хоровом факультете я учился у Татьяны Ивановны Хитровой. Её учитель, Авенир Михайлов, в то время был деканом факультета, очень известная личность, неоднозначный человек, и действительно очень хороший музыкант, который много сделал для хорового исполнительства. А на симфонический факультет я поступил к Эдуарду Петровичу Грикурову. Это был очень известный в Ленинграде дирижёр и музыкант.
(продолжение беседы читайте в журнале "Филармоник" январь 2013)
01_web/2013(57)01_web_Page_03a.jpg)
01_web/Cover_2013(57)01a_RGB_web.jpg)
