– Лидия Израилевна, вы прожили необыкновенную жизнь, вы – целая эпоха…
– Не могу сказать, что моя жизнь действительно необыкновенная, но, во всяком случае, два человека, две колоссальные личности были частью моей жизни. Это мой брат Михаил – величайший скрипач, и Генрих Густавович Нейгауз. Это то, что заполнило мою жизнь, начиная буквально с самого начала и, в общем, до конца.
– К Нейгаузу вы ведь попали ещё совсем юной?
– Я с ним познакомилась, когда ещё, как говорится, под столом пешком ходила. Он приезжал в Одессу. Это был 1934 год. Это было уже после конкурса, на который мы ездили в Москву. Мой педагог, Берта Михайловна Рейнгбальд – это и педагог Гилельса. Генрих Густавович очень уважал ее, потому что она действительно была очень талантливым человеком и прекрасным музыкантом, педагогом. Мне сложно её охарактеризовать, сказать о ней что-то серьезное, так как в двенадцать лет я уже уехала в Москву.
– А как вы ее воспринимали просто по ощущениям?
– Это близкий человек. Она была не первым моим педагогом. Первым была Фаня Григорьевна Рабинович - тогда ещё студентка профессора М. Рыбицкой. Она была скромный педагог… Но, как я потом поняла, когда уже стала взрослой, – мне никто никогда после неё не менял постановки рук: ни Рейнгбальд, ни Нейгауз. Настолько профессионально, правильно она все сделала с самого начала. А к Рейнгбальд я попала где-то 1933 году, или даже в 1932, потому что в 1933, когда мы поехали на конкурс в Москву, я училась уже у неё.
– Первый Всесоюзный конкурс…
– 1933 год, Первый Всесоюзный конкурс музыкантов-исполнителей в Москве. Это было, как первый полет в космос, – первый такой конкурс у нас в Союзе. Была украинская группа: от Одессы поехали двое Гилельсов – Эмиль и его сестра Лиза, – мой брат Михаил Фихтенгольц и я; ещё одна девочка была из Киева. Я была самая маленькая, мне было девять лет. Мы выступали вне конкурса, как и московская группа юных дарований – Арнольд Каплан, Реентович, Слободкин, Роза Тамаркина. Так вот потом, в 1934 году, в Одессу приезжал Нейгауз. До этого он лечился в Кисловодске, у него с рукой что-то было, и он проездом оказался в Одессе. У нас даже есть фотография: Берта Михайловна Рейнгбальд, я, он и там еще ее ученик. Тогда я, собственно говоря, с ним и познакомилась. И когда в 1936 году мы переехали в Москву, – это была инициатива нашей семьи, и не из-за меня, естественно, а из-за моего брата Михаила, – тогда Рейнгбальд сказала, что она меня может доверить только Генриху Густавовичу, который был для неё в Москве самым-самым уважаемым педагогом.
– Нейгауз вас помнил после конкурса? Как вы в Одессе встретились?
– Конкурс имел тогда колоссальный резонанс, потому что на заключительном концерте в Большом зале Консерватории, когда выступали лауреаты первой премии и молодые дарования, были правительство и Сталин. Это было событие: Первый Всесоюзный конкурс… В жюри был весь цвет: по фортепиано – Нейгауз, Игумнов, Гольденвейзер, струнники – Козолупов, Ямпольский, Цейтлин… И после конкурса нашу группу принимало правительство, разговаривали с участниками. Потом украинская группа поехала в Харьков, тогда столицу Украины, там тоже нас принимало правительство.
– А те, кто по возрасту не входили в конкурсную группу, их потом тоже заметили?
– Потом они выросли… Например, в 1933 году мой брат Михаил и Лиза Гилельс участвовали вне конкурса. А уже в 1935 году, когда был Второй Всесоюзный конкурс в Ленинграде, они в нём участвовали. Михаил Фихтенгольц, Лиза Гилельс, Марина Козолупова – они тогда получили вторую премию, а первую получил Ойстрах Давид Фёдорович. А на Первом конкурсе победил скрипач Борис Фишман. Так что они просто выросли и потом уже участвовали как конкурсанты по возрасту.
– Такие имена, столько выдающихся музыкантов…
– Тогда на первом конкурсе из пианистов были, например, Мария Гринберг, Йохелес, по-моему, Григорий Романович Гинзбург, Теодор Давыдович Гутман, Гроссман, Аптекарев – сейчас никого уже нет в живых. Потом все они стали концертирующими пианистами. Из скрипачей Борис Фишман, Галина Баринова, Самуил Фурер. Сейчас, может быть, не все их помнят, к сожалению, ведь это было давно, восемьдесят лет назад…
В 1936 году мы переехали в Москву. Тогда директором Московской консерватории был как раз Генрих Густавович Нейгауз. Он не очень долго занимал эту должность, потому что ему совершенно не нравилась вся эта административная работа, она ему была в тягость. И я помню, что я ему играла в кабинете программу… Кстати, когда он приезжал в Одессу, то Берта Михайловна Рейнгбальд показывала ему меня и еще одного мальчика, он потом как-то «сошел на нет», такой Дима Тасин. То есть показывала своих лучших учеников, и он просто меня запомнил. Так что не я с Нейгаузом познакомилась, а он просто слышал меня.
И когда я приехала в Москву, он меня вспомнил. Я не помню, написала ли Берта Михайловна ему письмо или нет. С кем-то – с папой или мамой – мы к нему сходили, я была ребенком, инициативы я не могла проявлять. И я поступила в ЦМШ.
– И с двенадцати лет у Нейгауза учились…
– Да, в двенадцать лет я поступила в шестой класс, это было в ноябре 1936 года. Я тогда играла партиту Баха до минор, первую часть до-минорного концерта Бетховена, не помню, что ещё. И Нейгауз сказал, что он меня возьмет. Он до меня с детьми не занимался, я была первой из детей и как бы привела его в ЦМШ. И всю жизнь этим горжусь. Он вообще с детьми не занимался, во всяком случае, официально, может, когда-то в молодости… А после меня уже через год приехал Сергей Дижур, потом ставший очень известным органистом, Тамара Гусева и другие, уже позже.
(продолжение беседы читайте в журнале "Филармоник" ноябрь 2012)
08_web/2012(55)08_01_52_web_Page_03a.jpg)
08_web/Philharmonik_2012(55)08a_RGB_small_web.jpg)
